что старые дульнозарядные ружья с их медленным темпом стрельбы налагают определенную дисциплину на пехотные линии. Возможно, самой важной причиной отказа от игольчатого ружья стало широко распространенное в наши дни предпочтение так называемой "шоковой тактики". В их основе лежало представление - своего рода ортодоксия среди военных мыслителей Европы середины XIX века - о том, что огневая мощь пехоты в конечном итоге имеет второстепенное значение в любом серьезном военном противостоянии. Именно артиллерия должна сосредоточиться на высокоточном, высокоэффективном огне. На передовой важна была способность выбить противника с желанной позиции, а этого лучше всего добиваться быстрыми атаками пехоты с примкнутыми штыками.
Пруссаки преодолели большинство практических возражений против нового оружия путем тщательных испытаний и модификации прототипа Дрейзе, в результате чего его технические характеристики неуклонно улучшались на протяжении последующих партий, а стоимость производства и боеприпасов снижалась. В то же время была разработана политика, направленная на повышение технического мастерства и огневой дисциплины бойцов, использующих это оружие. В период с 1862 по 1864 год австрийцы сократили ежегодные расходы на тренировки по стрельбе по мишеням, сделав ставку на ударную тактику, а пруссаки ввели обширный режим меткой стрельбы: пехотинцев учили пользоваться своим оружием на всех дистанциях, обучали, как использовать прицел для компенсации дуги пули, и требовали записывать свои успехи и неудачи в "стрелковый журнал". Здесь военное командование могло пожинать плоды образцовой системы образования Пруссии. Без исключительно высокого уровня грамотности и счета в королевстве подобный режим был бы невозможен. Все это подразумевало передачу рядовому солдату гораздо большей автономии и самоуправления, чем это было принято в европейских армиях середины века. Новая прусская пехота - по крайней мере, в теории - была профессионалами, а не скотом, который офицеры должны были гнать в сторону врага. Способность прусской армии добиваться технических инноваций в ряде отдельных, но взаимозависимых областей была во многом заслугой Генерального штаба, который специализировался на интеграции исследований в области вооружений с эволюцией стратегии и тактической доктрины.
Результатом этих изменений стала растущая взаимодополняемость между прусской и австрийской практикой в полевых условиях. В то время как австрийцы сосредоточились на совершенствовании своей ударной тактики - особенно после катастрофы 1859 года, - пруссаки сосредоточились на "тактике огня", в центре которой находилось игольчатое ружье. Мольтке удалось совместить гибкость и скорость в наступательном стратегическом развертывании крупных соединений с контролируемым и оборонительным тактическим развертыванием пехотных частей на поле боя. Австрийцы, напротив, были склонны к стратегической обороне и тактическому наступлению. Все это не делало победу Пруссии неизбежной. Не было особых оснований без оглядки полагать, что огонь одержит верх над ударом. Австрийцы с большим успехом использовали шоковую тактику против итальянцев при Кустоцце 24 июня 1866 года, а пруссаки с успехом применяли ее против датчан, закрепившихся под Дюппелем. С точки зрения австрийцев, также имело смысл проводить оборонительную стратегическую политику, исходя из того, что атакующие пруссаки с их отдельными армиями и растянутыми линиями снабжения в какой-то момент подвергнут себя сокрушительному австрийскому удару. Также не было очевидно, что игольчатое ружье окажется решающим преимуществом - в конце концов, дульнозарядное ружье образца 1854 года, которым пользовалось большинство австрийских пехотинцев, было более точным оружием с большим радиусом действия.
Однако война в Богемии показала, что преимущества скорости перевешивают преимущества дальности, а волны пехотинцев, наступающих со штыками наперевес, имеют мало шансов против шквального огня хорошо расположенных пехотинцев, вооруженных казнозарядными ружьями. 28 июня австрийцы на собственном опыте убедились в силе огневой тактики, когда генерал Клам-Галлас, командующий австрийским I корпусом, вступил в бой с двумя ротами прусских стрелков на мосту через реку Изер у небольшого городка Подол. Первоначально бойцы I корпуса очистили город без особого труда. Когда подошли прусские подкрепления, австрийцы бросились в штыковую атаку, чтобы отбить их. Но вместо того чтобы бежать, пруссаки остановились на месте, развернули свои передовые взводы и начали вести шквальный огонь по наступающим австрийцам. Перестрелка продолжалась в течение тридцати минут. После того как темп австрийской атаки был сломлен, пруссаки прочесывали город улица за улицей, "поддерживая связь вспышками винтовочных выстрелов, когда сумерки перешли в ночь".37 Из 3 000 австрийцев, участвовавших в бою за Подол, около 500 были расстреляны; потери пруссаков составили около 130 человек. К двум часам ночи австрийцы выдохлись и отступили.
В предыдущий день на плато Наход в Богемии произошло столкновение между частями прусской 2-й армии и австрийским VI корпусом, которое привело к таким же неравным потерям - 1200 пруссаков против 5700 австрийцев. В этой кровавой схватке более пятой части австрийцев были убиты или ранены. Даже в тех случаях, когда австрийцы одерживали верх, как, например, при Траутенау, где пруссаки оказались в затруднительном положении и были вынуждены отступить из Богемии в горы, под косым огнем игольчатых пушек потери австрийцев составили 4 800 человек против 1 300 пруссаков.38
Победа прусских армий, конечно, не может быть приписана исключительно игломету. Хотя трудно точно оценить влияние таких факторов, есть свидетельства того, что австрийцы страдали от более низкого морального духа по сравнению со своими прусскими противниками. Поляки, украинцы, румыны и венецианцы занимали видное место среди тех, кто дезертировал или попал в плен к пруссакам раненым, что позволяет предположить, что мотивация среди негерманских (хотя и не венгерских) войск была ниже, чем среди собственно австрийцев. У итальянских подданных Габсбургской короны, очевидно, не было причин радоваться войне, которая велась и против их соотечественников. Один прусский офицер, участвовавший в стычке при Хюнервассере 26 июня 1866 года, был удивлен , наткнувшись на трех венецианских пехотинцев, пережидавших перестрелку в высокой кукурузе вокруг деревни. При виде приближающегося пруссака они, как сообщается, бросили винтовки, покрыли его руки поцелуями и взмолились о пощаде. Были и проблемы со связью: во многих австрийских частях офицеры и солдаты говорили на разных языках. Вспоминая битву при Мюнхенгратце, начальник штаба I австрийского корпуса докладывал о смешанном польско-украинском XXX полке, что тот храбро сражался до наступления сумерек, когда бойцы уже не могли видеть своих офицеров, мимикой показывающих, что нужно делать.39 В отличие от них, польские новобранцы в прусской армии оказались добровольными и надежными солдатами.
Еще одним фактором поражения стала культура австрийского командования. Если у прусских подчиненных командиров, безусловно, были недоразумения, сбои в связи и случаи неповиновения, то австрийцы страдали от систематического пересечения командных линий, из-за чего движение армий часто преследовали непоследовательные или противоречивые приказы; была тенденция терять время на обсуждение достоинств распоряжений сверху, а офицеры не имели четкого представления о ближайших и долгосрочных целях того или иного сражения. Поезда со снабжением не прибывали, и
